тогда себя, свое малодушие! Знаешь, каких трудов мне стоило себя переломить… А ты, видно, парень самостоятельный.
— Не знаю, — задумчиво ответил Тимофей. — Иногда мне кажется, что я слишком считаюсь с условностями… Кляну себя за то, что смелости не хватает в самые нужные моменты… Действительно, мы иногда боимся пойти против течения, боимся выступить против своего товарища, когда он не прав, а те, против которых мы побоялись выступить, — они потом смеются над нами.
— Верно! — подхватил Кравчук. — Знаешь, тот матрос в открытую насмехался надо мной, над моим неумением командовать. Он меня даже прозвал «интеллигентом». А я был просто хлюпик…
Они медленно шли по причалу. Едва заметный ветерок с залива холодил разгоряченные лица. В дымчатой мгле темнели заснеженные вершины скал на той стороне залива. Молчали краны в порту. Спали пароходы на рейде, и лишь изредка доносился из города приглушенный шум идущей в гору машины.
Тимофей взглянул на высокое небо, на укрывшийся сумерками город — и вдруг ему захотелось рассказать Кравчуку о Марине.
— У тебя есть девушка? — осторожно начал Тимофей, искоса посмотрев на Кравчука. — Ну, такая, которая для тебя дороже всех?
Кравчук пожал плечами.
— Как сказать… Пожалуй, такой еще не встретил я… Правда, пять лет назад была у меня в Херсоне любовь… — Кравчук вдруг замолчал.
— Ну, и что же? — нетерпеливо спросил Тимофей.
Кравчук безнадежно махнул рукой.
— Была, да сплыла… Я уехал сюда, а она осталась в Херсоне… Теперь замужем, двое детей у нее… Не стала ждать… Так и кончилась моя любовь. Переживал я первое время, очень переживал… Потом все прошло…
— Знаешь, Сергей, я очень тебя понимаю, — растроганно сказал Тимофей. — У меня примерно такое же положение сейчас. Только хуже, гораздо хуже. Она недавно тоже вышла замуж. За моего однокурсника. Я познакомился с ней на выпускном вечере. Она уже была его невестой. Потом я еще один раз видел ее, перед отъездом. Мы очень хорошо с ней поговорили. И она была какая-то странная… Чего-то она не договаривала. И я, дурак, ничего ей не сказал. Может быть, если бы я сказал ей — может, все по-другому повернулось… А я постеснялся. Думал, товарища обижу… Ты бы посмел сказать ей о том, что, словом, что она тебе нравится, что она тебе не безразлична? Ты бы посмел сказать, зная, что она — невеста товарища?
Кравчук задумался.
— Не знаю, Тимофей. Наверное, и у меня не хватило бы духу. — Он помолчал и спросил: — А ты и сейчас не забыл ее?
— А как забыть? — тихо ответил Тимофей.
— Я понимаю, — кивнул Кравчук.
— А что я могу сделать? — вздохнул Тимофей. — Она уже замужем. И живет в другом городе. А я думаю о ней день и ночь… И чем дальше — тем сильнее…
Кравчук тронул Тимофея за плечо.
— Тут нужно время. Потерпи, все это заглохнет, забудется и пройдет.
…Когда Тимофей вышел на свою первую штурманскую вахту, на мостике появился и капитан. «Таврида» шла в открытом море. Волны были небольшие, и судно, плавно и ритмично покачиваясь с носа на корму, ходко шло вперед. Далеко на горизонте по левому борту торопливо вспыхивали и гасли огни маяков.
Тимофей дождался, когда впереди и чуть левее по курсу открылся маяк Куш-Наволок, и, взяв пеленги, нанес точное место судна на карту. Снос «Тавриды» с курса он аккуратно отметил в тетради.
Шулепов сидел в штурманской рубке, листал лоции и делал вид, что действия вахтенного помощника его не интересуют. Однако Тимофей понимал, что сидит здесь Шулепов неспроста. «Не доверяет еще, вот и сидит тут как сыч, — думал Тимофей. — Что ж, сиди, а я буду делать свое дело». И он делал свое дело с особенным тщанием и рвением.
Когда на мостик поднялся второй помощник капитана Сергей Кравчук, Тимофей с удивлением посмотрел на часы — как быстро прошла вахта! Только что заступил, и вот уже надо сдавать ее, четыре часа, оказывается, уже пролетели.
Юрий Чекмарев, оставшийся на вахте второго помощника, принял руль и, подмигнув Тимофею, тихо спросил:
— Как, Тима, все о’кей?
Тимофей кивнул.
— О’кей.
— Так держать, штурманец! Наша фирма дырявых зонтиков не выпускает.
Капитан проверил записи Тимофея в вахтенном журнале и приказал Кравчуку вести точные наблюдения за разницей в счислимом и обсервованном местах судна.
— Детали вам разъяснит Тимофей Андреевич. Дело важное, и прошу вас отнестись к нему со всей серьезностью.
Шулепов ушел.
Сергей Кравчук недоверчиво полистал тетрадь с записями Тимофея.
— Это что такое? Для чего?
Тимофей объяснил. Кравчук свистнул.
— К чему все это? Плавание у нас вдоль берегов, кругом маяки, а то и радиомаяки. Локатор вот скоро поставят.
Тимофей сбивчиво принялся доказывать пользу наблюдений над течением. Кравчук поморщился.
— Брось, Тима. Это все теория. Ну, кому нужны твои графики на такой короткой регулярной линии?
Тимофей опешил.
— Да мне просто интересно — можно ли такой график сделать?
— Тебе интересно, а нам лишний хомут на шею, лишние хлопоты.
— Так ведь и капитан считает, что надо попробовать, — растерянно оправдывался Тимофей.
— Вот чудак. Я ж с тобой говорю, а ты за капитана прячешься. Потом, смотри, вот лежат лоции, таблицы приливов, атлас течений — бери их и, если уж тебе так требуется научно снос рассчитать, — рассчитывай. Но кому это нужно? Всегда мы на глазок определяем снос, и получается не хуже.
Глаза Тимофея загорелись.
— Ага! На глазок! А надо по науке. Для чего нас учили?
— Какая наука в каботаже? — искренно изумился Кравчук. — Кому она нужна? И так забот по службе полный рот, а тут еще…
— Ну, знаешь, — начал раздражаться Тимофей, — если ты считаешь, что это нужно лично мне, тогда лучше сразу откажись. Я сам
